ПЕРВЫЙ
И ПОСЛЕДНИЙ СНЕГ
Часть
первая. Осень
С каждым днем становилось все холоднее и
холоднее. Середина октября – не лучшее время для дачного сезона, но у Марты не
было выбора. Конечно, она надеялась, что за ней приедут и заберут в
дом, где она прожила всю жизнь. Любили ли ее в этом доме все эти годы? Она не
могла ответить на этот вопрос просто потому, что никогда об этом не думала.
Главное, что этот дом был, и она считала его родным. И людей, с которыми каждый
день общалась, считала своей семьей. И любила их всем сердцем. Семью не
выбирают. Она просто должна быть. У каждого.
Иногда в доме происходили ссоры, как в
каждой семье, но потом все мирились, садились за большой круглый стол и пили
чай с печеньем и сухарями. В молодости у Марты были красивые белые зубы. Они
могли разгрызть даже орехи, а уж сухари и подавно! Теперь же они стерлись и
пожелтели и стали похожи на клавиши старинного пианино, по которым бегали
пальцы музыканта не один десяток лет, извлекая из инструмента звуки музыки то
грустной, как эти октябрьские дни, а то быстрые и радостные, как весеннее солнышко.
А еще Марта любила, когда вся семья
садилась на большой велюровый диван
углом и смотрела телевизор. У каждого члена семьи было свое место в
соответствии с его возрастом и
положением. Марте достался правый угол дивана, и хотя в силу своего преклонного
возраста она больше дремала перед телевизором, чем его смотрела, ей было
приятно, что о ней не забывают, а приглашают в гостиную посидеть со всеми
вместе.
Когда приходили гости, Марте отводилась
почетная роль их встречать и провожать. Это ей особенно нравилось. В эти минуты
она себя чувствовала нужной и гордилась гостеприимством дома, в котором жила.
Да, она была нужна, и это для нее было главным. А мелкие ссоры и обиды
забывались быстро, особенно после доброго слова, сказанного в знак примирения.
Да и мало ли кто и что говорит в минуту раздражения. Справедливости ради, надо
сказать, что сама Марта могла поскандалить на улице, но чтобы дома – никогда.
Дома она была сама приветливость. «Зачем мне ругаться в том месте, где я ем и
пью, если это можно сделать на улице», - вполне логично рассуждала она и строго
следовала своим правилам.
Марте вспомнилось начало лета, когда вся
семья собирала и упаковывала вещи для нового дачного сезона. У нее их было не
так много, так что все они поместились в небольшую дорожную сумку. «Вот и
хорошо», - подумала она тогда, радостно расположившись на заднем сидении
дорогой иномарки. «Все-таки приятно ехать в красивой машине на дачу», -
рассуждала она по дороге, видя, как за окном мелькают сельские пейзажи,
наполненные жизнью с приходом весны.
Сегодня день был хуже, чем все предыдущие
дни. Марта мерзла, и холод пробирал до самых костей. Он просто поселился
внутри, как в квартире, и от этого хотелось выть. Громко и жалобно. Но чувство
гордости и собственного достоинства не давало ей этого сделать. Большой
деревянный дом, который летом прогревался от солнца, давно не отапливался, и
хотя осень в этом году была теплой, приближение зимы чувствовалось все
явственнее с каждым утром. Из соседей осталась всего одна пара пожилых людей,
которые доживали на даче последние дни и уже готовились к отъезду в город, да
немногочисленные дачники все еще появлялись в выходные, чтобы закрыть летный
сезон. Со своими соседями Марта гуляла утром и вечером, чтобы хоть как-то скрасить
свое одиночество и обедала в их компании, за что была им благодарна. По сути,
они стали ее единственным обществом с начала сентября, и она понимала, что
скоро их общение закончится, но ничего не могла поделать.
О чем они говорили? В основном о погоде, о
приближении холодов и дождях, дождях, дождях…
В эту ночь Марта никак не могла заснуть. Ей
было холодно и одиноко. Она не могла сказать, от чего ей было хуже. Но, даже
если б и могла, это ничего бы не изменило. Она старалась не думать. Просто
забыться и не думать ни о чем. На какое-то мгновенье ей это удалось, и она
провалилась в белесую пелену, стершую на некоторое время все в ее памяти и
сознании. Когда же она открыла глаза, то тут же их закрыла снова, так как яркая
белизна резанула по зрачкам, как острым лезвием. Это был первый в этом году
снег и последний для Марты. Только она об этом еще не знала.
Часть
вторая. Все будет хорошо.
Осень неумолимо набирала обороты, и это
было заметно не только по усыпанным сморщенными листьями улицам города, но и по
небу, которое в одночасье перестало быть приветливым. Глядя в него, тяжело
вздыхалось в память о еще недавнем солнце, заливавшим со всей щедростью все
вокруг своим безграничным теплом.
Маруся была расстроена с утра – еще бы,
теперь ей надо ехать по снегу на летней резине за 80 километров от города
только потому, что она растяпа. А точнее, потому, что она забыла закрыть сарай
с садовым инвентарем на даче, когда была там последний в этом сезоне раз.
Маруся раздумывала: менять ли ей резину на зимнюю или рискнуть и съездить на
летней, а потом поставить машину в гараж до весны. Зимой она на машине не
ездила. Посоветоваться было решительно не с кем, и она не знала, как ей
поступить.
К обеду погода заметно улучшилась, и даже
ненадолго выглянуло солнце, но этого хватило, чтобы растопить первый, а потому
легкий и недолговечный снег. Решение было принято мгновенно, все сборы заняли
не больше пятнадцати минут, и, прихватив с собой свою собаку – небольшую белую
собачку по имени Богема, Маруся, не теряя времени, двинулась на машине в
сторону дачи. Конечно, можно было и не ехать, ведь ничего ценного, кроме пары
лопат и еще пары грабель в сарайчике не было. Хотя, с другой стороны, там же с
вышеупомянутыми предметами находилось два больших железных ведра и два
маленьких пластмассовых, старенький серп, топор и всякая всячина, которая, пока
находится под замком, кажется ерундой. Но сейчас Марусе уже казалось, что это
важные вещи, без которых, пропади они по
ее вине к концу зимы, жизнь на даче остановится.
Думая о том, как поаккуратнее вести машину
по снежной жиже, Маруся поглядывала на Богему, которой не надо было объяснять,
что к чему, так как она безошибочно знала слово «дача». Наблюдая за недолгими сборами, она поняла, куда
предстоит поездка - это и дачная сумка, и термос с чаем, и бутерброды с
колбасой. Сомнений не было – едем на дачу.
Машина неспешно катила по дороге, солнце
уже завершало свой недолгий пробег по осеннему небосклону, но за окном
автомобиля было еще светло, а потому, настроение было приподнятым. Ехали быстро
без пробок или каких-либо других проволочек, и в скором времени Маруся уже
заезжала на дачный участок. Вокруг было необыкновенно красиво, особенно если
учесть, что такой поздней осенью Маруся никогда не ездила на дачу, и потому не
видела своего участка в снегу. Это было красивейшее зрелище.
«Весной утепляю веранду и ставлю печку,
чтобы приезжать сюда зимой», - со всей решительностью, на которую она была
способна, дала себе слово Маруся. А тем временем Богема, выпущенная из машины,
носилась от счастья и свободы по первому снегу, оставляя на нем следы своих
маленьких лап. Глядя на нее, Марусе тоже захотелось побегать и поиграть с ней в
догонялки, но сначала надо было проверить, закрыт ли сарай, и все ли на месте.
Сарай оказался открытым, точнее – незапертым на замок, но все было в целости и
сохранности, что подняло еще больше и без того хорошее настроение.
Закрыв сарай, Маруся решила прогуляться по
улице и посмотреть, живет ли кто-нибудь из соседей, и если «да», то немного
пообщаться. Да и собаке было полезно погулять перед обратной дорогой. Все дома
стояли, словно, осиротевшие до весны. За глухими дощатыми и ажурными заборами
из рабицы была тишина. Только где-то на соседней улице раздавался стук молотка
– видно, кто-то доделывал работу с лета, пользуясь предоставленной теплой
погодой возможностью. Время от времени стук затихал, и тогда Марусе
казалось, что кроме их с Богемой в целом
свете нет ни одной живой души.
Собака радостно бежала впереди, время от
времени останавливаясь и нюхая землю. И вдруг она насторожилась, как будто
где-то рядом кто-то был. Маруся решительно никого не видела, а потому
почувствовала себя неуютно – все-таки одна в опустевшем дачном поселке, но
продолжала двигаться вперед вслед за собакой. Богема подошла к глухому забору,
выкрашенному в резкий рыжий цвет, и потянула носом воздух. Определенно, она
что-то унюхала. Маруся медленно подходила к собаке, оглядываясь по сторонам в
надежде хоть кого-то увидеть, но безрезультатно. Кругом лежал первый снег,
который за городом не таял, а радовал глаз своей искрящейся свежестью. Вокруг
не было никого. Неожиданно замолчал молоток, и стало неправдоподобно тихо, но
ненадолго. Богема еще немного покрутилась на одном месте и с визгом бросилась к
небольшому холмику, припорошенному снежной пылью. Она подбежала к нему и стала
трогать его лапой и тыкаться в него носом, как
будто там кто-то был.
«Мышь», - решила Маруся и поспешила на помощь собаке, которая
крутилась, как волчок. Подойдя поближе, Маруся внимательно посмотрела на холмик
и обомлела – почти на самой дороге лежала, свернувшись калачиком, небольшая
черная собака с седыми прядями шерсти на спине и боках. Глаза у нее были
закрыты, и она не шевельнулась, когда
Маруся с Богемой подошли к ней вплотную.
С минуту Маруся раздумывала, как ей
поступить – забрать Богему и уйти или … А что, собственно «или»? Маруся нагнулась, чтобы получше рассмотреть
замерзшее животное и не сразу узнала в ней соседскую собаку, которую привозили
много лет подряд каждую весну на дачу.
«Господи, да что же могло случиться?» - чуть
не закричала Маруся. «Неужели ее оставили умирать в зиму?» Дотрагиваться до
мертвой собаки было страшно, но Богема продолжала тыкаться в нее носом, и
Маруся вдруг поняла, что собаку надо потрогать и ей. Она протянула к бедному
животному руку и всей ладонью почувствовала жесткую свалявшуюся шерсть. И вдруг
собака открыла глаза и посмотрела на Марусю долгим и пристальным взглядом. В
нем была и тоска, и боль, и надежда. И вера.
По дороге домой Маруся думала только об
одном – что скажет ее кошка, когда увидит Джессику, так она назвала подобранную
собаку. А та лежала на заднем сидении, закутанная в Марусин теплый свитер, и не
сводила с нее глаз.
«Поспала бы лучше, еще насмотримся друг на
друга, жизнь только начинается», - улыбнулась Маруся и подмигнула Богеме.
|